Статьи

Бабушкин огонечек

12.05.2008

Посвящается моей бабушке Анне Тимофеевне

Бабушка стряпала с самого утра. Накануне вечером Танька все канючила: «Ну разбуди меня, ну пожалуйста..» А бабушка все месила тесто и молчала. Танька редко видела, как бабушка это делала. Почему-то. Как будто всегда месила тайно, чтобы никто не видел.

Танькину бабушку, тетю Нюру, в поселке уважали все. Если что-то у кого-то случалось, что-то между собой не поделили или просто если «кошки на душе» — все к ней. Она молча выслушает, накормит-напоит, на своем плече осушит чьи-то слезы, утешит. И у человека сразу в глазах просветлеет — Танька это часто видела. Но только вот после подобных визитов бабушка отлеживалась: подскакивало давление. Танька все время задавала себе вопрос: почему так? Что же за тайны такие знала ее бабушка, от которых светлели глаза и осушались слезы?

Бабушка была совершенно безграмотная, дедушка научил ее только писать свою фамилию после их венчания. А больше она никакой грамоты не знала. Танька никогда не видела, как бабушка молится, но знала, что точно молится: замечала, как в долгие зимние вечера, сидя за вязанием, она шевелила губами, Танька все настраивала уши, чтобы что-нибудь услышать; и только иногда, когда бабушка задремлет на секундочку, а потом очнется, случалось расслышать ее громкий шепот: «Господи, Иисусе…», а дальше опять ничего не разобрать. И было ужасно любопытно, что же за непонятные незнакомые слова шепчет бабушка.

И еще: когда бабушка ложилась спать и брала девочку с собой, наступали самые умилительные вечера. Танька любила спать с бабушкой: бабушкин матрац, набитый соломой, был такой душистый и хрустел, и рядом с бабушкой было так уютно, тепло и умилительно сладко где-то в душе девочки. От этой сладости щекотало нос и хотелось плакать.

Бабушкины руки вынянчили почти всех девятерых внуков. Танька знала все сказки, которые бабушка рассказывала ей самой и другим внукам, что были младше нее. Она знала и все песни, которые пелись бабушкой над детскими колыбельками. Но эти чудесные слова «Господи, Иисусе…» удавалось услышать не часто, и то долго подкарауливая. И всегда разбирала досада: а что же дальше?...

А в этот вечер бабушка молчала, замешивая тесто, не отвечала своей навязчивой внучке. Наконец она разогнула свою старенькую спину, подняла руки, они были почти белые от теста. Девочка посмотрела бабушке в глаза, в любимые бабушкины глаза, ища ответ, но бабушка теперь, казалось, была где-то далеко.

«Иди спи, Танюша, разбужу». Танька поплелась спать, ей стало обидно, она почувствовала себя чужой, хотя очень любила свою бабушку. Но обида скоро прошла — в груди щекотало от какой-то незнакомой радости. Завтра — Пасха. Таня впервые ночевала на Пасху у бабушки, и бабушка пообещала ее разбудить. Девочка как будто чего-то ждала, как будто в это утро— вот-вот что-то должно произойти, ну что-то очень, очень хорошее.

Она проснулась от чудных запахов, распространявшихся по всему дому, вскочила, выбежала на кухню — никого нет. «У, бабушка, не разбудила…» — промелькнула в душе досада. На кровати уже возлежал, дымился огромный пирог. Потянула носом — кажется, с рыбой — вкуснятина. На печке, на сковороде, что-то скворчало, весь стол в муке, и еще было много теста — значит, вовремя проснулась, что-нибудь и ей достанется постряпать. Правда, стряпухой она была некудышной — над ее пирожками всегда все смеялись, особенно дед.

Вдруг в сенях хлопнула дверь — кто-то вошел. Девочка оглянулась — в дверях в морозных клубах стояла ее бабушка. Но что с ней? Танька никогда не видела бабушку такой: молодая, румяная, а глаза прямо сияют, как будто и не она вовсе, как будто и не было за плечами 74 лет.

«Танюшка, как солнце-то, солнце-то как играет! Пасха, внучечка, Христос Воскресе!» Открыв рот, девочка стояла как завороженная, от бабушки как будто шли лучи, она была сама как солнце…

 

---